Татьяна Сенькина из Крестец рассказала о военном детстве студенту Политехнического института

С жительницей посёлка Крестцы Новгородской области Татьяной Петровной Сенькиной (в девичестве Даниловой) встретился член добровольческого объединения «Патриот» Политехнического института НовГУ Илья Сокка. Татьяна Петровна вспоминает:

«Родилась я в 1929 году в Крестецком районе, в деревне, которой уже давно нет на свете. Когда началась война, мне шёл двенадцатый год. Всех мужчин призвали на фронт, и мы, дети, как могли, помогали колхозу.

Придёт, бывало, бригадир:

«Таня, беги в Новое Рахино. Спроси, есть ли бензин для тракторов?».

И я бегала в Новое Рахино, а это более 10 километров. Приду оттуда:

«Дядя Вася, есть бензин».

«Запрягай быка, поезжай»

И вот я одна с огромными бочками бензина еду назад. Бык остановится, его слепни заедают. Я гоню веткой быка, гоняю слепней, да и сама еле жива.

В войну нашу деревню дважды эвакуировали.

В первый раз нас отправили в деревню Китово, за Локотском, Тогда ещё мой батька был живой. К тому времени он совсем ослеп. Так я найду жердинку, дам ему в руки один конец, сама возьму другой. Я спереди иду, а он держится за жердинку и идёт сзади. Так и веду его. Мама идёт пешком и несёт большущий узел с одеждой, чтобы было нам во что переодеться. А семь человек ребятишек на повозку посажены.

Приедут они в гумно, и мама сразу начинает печку топить. Пока она топит, я уже и отца приведу. Жило нас в гумне 7 семей. А когда немцев из Лычкова прогнали, мы вернулись в свою деревню. Через недолгое время и картошку сумели выкопать, которую вовремя успели посадить. Мы её с мамой в подвал убрали. Тогда только картошкой и спасались.

Мы жили в прифронтовой полосе, в нашей деревне немцев не было. К нам стали прибывать военные. Не знаю, откуда, но шли они на Новгород. Наверное, как прогнали немцев из Лычкова, так наших солдат и направили в Новгород. Из них 6 человек у нас остановились, прожили, может, неделю. Уж теперь не помню, как их звали. Старшего помню: Пал Палыч Козлов.

Военным по пайке хлеба давали. Вот старший сядет у стола и начнёт хлеб делить. Все свою пайку получат, а он потом глянет на них:

«Ребята, давайте мы Танюшке отрежем вот по такому кусочку. И вот шесть таких кусочков отрежут, а я уже с мамой и батькой поделюсь. Всем по два кусочка доставалось.

Мы жили на одной картошке и солдатам её варили. Потом откуда-то взялось немного муки или зерна какого-то. Нас гоняли на работу в колхоз, заставляли лён колотить. Вот мы идём на работу, возьмём поесть в кармашек этих зёрен, а мама их в ступе натолчёт и сделает квас. Ребята военные этот квас пили. Как-то я заболела, уж не помню чем, Пал Палыч повёл меня к военному врачу.

Второй раз нас в Вологду эвакуировали, но до места мы не доехали. По пути в одной из деревень, в Ракушино, умер наш батька, там мы его и схоронили за оградой у церкви.

Добрались мы, 4 - 5 семей, до Борисова, а нас туда народ не пускает, везде столько эвакуированных! Взяла нас на квартиру тётя Настя. У неё были сын Ванька и дочь Иринка. У нас хватило сил взять с собой из дому три мешка картошки. Мы эту картошку спустили в подвал. Зимой у нас дров не было, топить печку нечем, а хозяйка нашу картошку потихоньку вытаскивала и варила для своей семьи. Мы с мамой остались без всякой помощи, мыкались сами по себе. Мама умела прясть, потом и меня научила. Я тоже стала прясть.

Помню, когда прошла Финская война, были сильные морозы. Все яблони в деревне в ту зиму погибли, и нам добрые люди стали давать яблони на дрова. Потом и хозяйка нас пожалела. У неё был пустой дом, и она нас пустила туда жить.

Коров наших угнали в тыл, ещё когда нас в первый раз эвакуировали, угнали неизвестно куда. Потом нам и коров не вернули, и ничего за них не заплатили.

Мы ездили в ольшаник за дровами. По соседству небольшие ребятишки жили. Они едут впереди, в снегу дорогу санками проминают, а мы, женщины и девчонки, идём сзади. Навалим на санки сушняк из ольхи и везём его домой. А сил-то рубить не было. Мы с мамой где рубили, где пилили.

А ещё, помню, мы с мамой в войну печки делали. У людей печки разваливались. Мама и говорит:

«Пойдем, Таня, лежанку класть».

Она умела это делать, а меня, такую крошку, заставляла глину месить. Залезу с ногами в корыто, сил нет, а есть-то надо. Нас люди хоть покормят, если у них кто-то дюжий в доме был и мог заработать.

Помню, как через Лычково гнали пленных немцев. Туда пустили поезд, и мы со сватьей поехали за солью. Говорили, что там во время бомбёжки где-то склад разбили. Приехали мы туда на поезде, а там, в доме, столько трупов наших солдат! Хоронить их, видно, некому. А тут рядом склад был, и мы эту кровяную соль доставали. Я уж и не знаю, привезла я хоть килограмм или нет. Да мы и этому были рады, а то всё несолёное есть невозможно. Нарвём щавеля, потом дудняка, мокрицы и, как поросята, едим что попало. Это было в первые годы войны.

К концу войны меня, несовершеннолетнюю, погнали на работу в лес. Сначала в Диговощу, потом работала в Лутовне, в Мокром Острове, в Винах.

Когда впервые появилась в лесу, нас стали регистрировать. Начальник, Александр Афанасьевич, когда до меня очередь дошла, только на меня взглянул:

«Да никак мне детский сад пригнали, сколько тебе годов-то?»

Я говорю:

«Не знаю».

У нас тогда паспортов не было. Он говорит:

«Не знаешь? Я за тебя нести ответственность не собираюсь. Завтра же вставай и дуй домой».

«Я и дороги не знаю, мне домой не попасть».

Осенние дни коротенькие. Уже стало темнеть. Нас на лошадях сюда привезли: меня и двух девушек, немного постарше. Я-то с 29-го года, а они с 27-го и с 26-го. Он говорит:

«Я завтра дам лошадь, чтобы тебя довезли. Куда ехать, ты знаешь».

«Я знаю дорогу до Лутовны, до Мокрого Острова тоже знаю, а от Мокрого Острова надо болотом на Старое Рахино, а оттуда мне ещё 5 километров».

Он говорит:

«Дуй домой».

Домой я кое-как добралась. Но скоро нас погнали на сплав. Война-то уже закончилась. Начальство своих дочек в Ленинград отправило. А меня отправили в Плашкино да в Новоселицы на сплав. Там меня на работу взяли. Мы в баржи грузили дрова. Новгород-то был весь разбит, надо было отстраивать.

К осени, когда сплав кончается, только тогда иду домой. Всё пешком. Машины не ходили, и не было ещё дороги Москва-Ленинград. Только потом, когда я уже замужем была, её построили, и кое-какие машины стали ходить. Идём мы из Новоселиц до деревни Божонки, потом до Бронницы, оттуда пешком до Крестец. А потом ещё 25 километров добираемся тоже пешком до нашей деревни. Это ведь почти от самого Новгорода идём.

Придём домой. А вшей-то сколько! Мама баню натопит, вымоемся. Когда работали в лесу, я только отработаю свой срок, мне сразу приносят новый мобилизационный листок, опять на 6 месяцев. Все дырки нами, подростками, закрывали. Опять требуют в какую-то деревню лес валить. Когда меня второй раз погнали в лес в Диговощу, там уже лес валили электропилами. Начальник опять ко мне:

«Данилова, это тебя опять пригнали?»

«А что я могу сделать, Александр Афанасьевич?»

«А давай я тебя поставлю носить сводки в Крестцы»

С Диговощи - в Крестцы. Только сначала до Лутовны, потом до Мокрого Острова, а оттуда уже в Крестцы. Там была контора. Возле железной дороги стоял такой длинный дом, не знаю, есть ли он сейчас.

Вот когда получка была, начальник и говорит:

«Завтра аванс. Надо нести»

Хорошо, что мамина троюродная сестра в Лутовне жила. Так она меня собирала. Тогда ведь ни целлофановых мешков, ни сумок никаких не было. Меня вот так перевяжут, за пазуху деньги засунут, застегнут, а тут вокруг пояса кушаком подпояшут. Так и носила аванс, чтобы людей рассчитать.

А ела всё тюрю да тюрю. Да иногда хлеб с солью. Ни масла постного, ничего больше не было. Потом до чего меня домотали, что начальник говорит:

«Приходи ко мне в отдел кадров, будешь хоть деньги путные иметь, да паспорт получишь».

Ну и записали меня в отдел кадров леспромхоза. Мы с хозяйкой дружно жили, я у неё всё делала. Приду домой вся мокрёхонькая, а она всю мою одежду у русской печки развесит и высушит. Она ещё на колхозной работе, а я ей за коровой схожу, воды наношу, полы вымою. А вечером по очереди картошку варим. Нас у хозяйки были четыре девчонки, но меня она любила больше всех, потому что я ей во всём помогала. Так мы жили после войны.

В лесу мы так замерзали, что временами колом стояла одежда. Не жили, а существовали. Брата моего убили под Ленинградом. Сестра умерла от голода, не вынесла родов. Вторую сестру забрали на войну, да и сгинула где-то на фронтах. Осталась я с мамой. Потом и её схоронила, затем мужа Колю.

Когда сообщили о Победе, вся молодёжь бегала по улице и радовалась. Останавливались под окнами и кричали: «Война закончилась!»

Илья Сокка, Алла Булгакова - руководитель добровольческого объединения «Патриот».

Узнать больше можно теперь на сайте добровольческого объединения «Патриот» "Вечный огонь"