Концерт Ксении Фёдоровой пройдет в воскресенье, 30 мая, в 18:00 в КЦ «Диалог».

— Сейчас у тебя насыщенный период: готовится к выпуску новый альбом, «Песни птиц». Расскажи, чем ты занимаешься помимо музыки?

— Мне кажется, я занимаюсь всем (смеётся). По сути, я сам себе продюсер: всё организую, со всеми договариваюсь, занимаюсь рекламой. Вместе с Максом Руденко (бас-гитарист Kubikmaggi) и Даней Коронкевичем, который делал электронные штуки для этого альбома, мы занимаемся сведением, я говорю, куда всё это вести — это тоже продюсерская история. 

Плюс, на этом проекте мы снова делаем краудфандинг, и это — отдельная огромная деятельность... Я каждый раз после краудфандинга зарекаюсь, думаю: найду где угодно эти деньги, лишь бы его не делать больше. Такая работа, посты в соц. сетях обязательно — пока то, что ты делаешь, есть в поле зрения, это как-то идёт, если оно из поля зрения исчезает, то всё.

Всё это, конечно, наверное, странно, но пока так.

Фото из архива Ксении Фёдоровой

— Почему всем приходится заниматься самой? Нет продюсеров, которым интересно то, что ты делаешь?

— Не знаю, может быть, я мало ищу. Сейчас есть различные начинания, например, фестиваль Moscow Music Week — они пытаются как-то сплотить людей, которые занимаются маркетингом, продюсированием, и музыкантов, как-то их найти друг для друга. Там была куча конференций на эту тему, но мы — те люди, которые даже ни разу не пришли, не нашли время.

— Потому что занимались организацией?..

— Потому что занимались репетициями, организацией и так далее… В идеале, конечно, у группы должен быть даже не продюсер, а директор. Продюсирование отдавать как-то страшно и сложно — если ко мне придёт человек и скажет, как должна звучать моя музыка, я не уверена, что не скажу ему, что это, в общем, не то. Это должен быть очень свой человек. 

Те продюсеры, которые что-то делают — они, конечно, ориентируются на тех, кто это будет слушать, на какой-то формат. Недавно я смотрела афишу и подумала, что формат, конечно, жрёт мозги, и все неминуемо туда хотят свалиться каким-то образом. Весь неформат, даже целые фестивали, сейчас довольно-таки активно вытесняют, причём это происходит как-то незаметно для всех. Потому что вроде как наоборот, появляются фестивали более широкие — у которых есть имя, и они зовут, кого хотят. Ты представляешь себе на таком фестивале какую-то интересную разную музыку. А в итоге, когда слушаешь всю эту интересную разную музыку, ты понимаешь, что на самом деле она не разная. Что она вся, так или иначе, в рамках своего жанра — самая форматная. И самая такая нейтральная из-за этого. То есть в ней нет даже того, что может смущать или вызывать вопросы или просто быть как-то шире этого формата.

— То, что ты делаешь, часто находится на стыке с академической музыкой. У тебя есть академическое музыкальное образование?

— Да, у меня училище музыкальное. Не высшее.

— Ты начала сочинять в училище или раньше? Помогало ли в этом образование, или ты шла от чего-то другого?

— Просто сочинять-то я с детства сочиняла. Не помню, с какого момента это началось… Когда ты учишься музыке, кажется — а чего бы самому не сочинять? Как-то конкретно, чтоб я понимала, что сочиняю песню или композицию — наверное, это было уже в начале училища. В училище я пыталась даже писать партитуры, мне были интересны всякие техники, то, как можно с темой работать. Помню, у меня даже была идея... Не знаю, что меня так зацепил Грин, «Алые паруса» — помню, что собиралась написать произведение по мотивам, написала целое проведение какой-то темы. У меня где-то кусочки валяются.

— Для фортепиано?

— Нет, не только, для какого-то состава, не помню уже, что там было. Но это, конечно, были жалкие попытки. Я бросила это дело, потому что поняла, что я вообще как бы не в этом контексте, я изначально уже не так думаю. Я могу это делать, но это какая-то искусственная история. Это как такая... ролевая игра. Есть люди, которые любят ролевые игры, ездят, вот это всё — но это момент, вот ты сыграл, и дальше живёшь свою обычную жизнь, если у тебя всё в порядке с сознанием. А тут получается, что ты всю жизнь должен в этой ролевой игре провести? 

Поэтому я это бросила, и стала делать то, что идёт, и как оно идёт. Долгое время делала просто по ощущениям, больше шла от впечатления, внутренний процесс рулился не какой-то идеей, концепцией, а скорее внутренним посылом. И до сих пор такого много, мне это нравится. С другой стороны, альбом «Waves» — он был сугубо концептуальный. Было моё чёткое представление о том, какой он будет. Может, он изначально задумывался не как альбом, но в этом была концепция. А раньше я, в общем, редко так делала. И музыкально, я пока для себя не поняла: у меня есть вот это, а есть вот это — как оно вообще вместе работает?

Фото из архива Ксении Фёдоровой

— Насколько творческий процесс в сольных проектах отличается от того, что происходит в Kubikmaggi?

— С Kubikmaggi это совсем другая работа. Это не то, что я сижу, придумала, а потом мы на четверых это раскладываем. Там мы сначала ещё выбираем материал: что-то предлагается, какие-то темы уходят, какие-то остаются. И это самый долгий, наверное, процесс. Кто-то что-то предлагает — а что с этим можно сделать?.. как развить? Нужно понять, где там ядро, и как из всего этого можно что-то собрать. Там всё-таки нас четверо, и много группового процесса. Это замедляет, во всяком случае, у нас так.

— «Waves», напротив, был записан довольно быстро…

— В случае с «Waves», был подход, который позволил сделать это быстро. Подход к тому, как это создаётся. Скорее там всё делалось на импульсе, и была попытка понять, что даёт этот импульс, куда он ведёт, как вообще с импульсом связана фортепианная игра. Это был процесс, в том числе, про новое отношение к фортепиано. Потому что изначально для меня это был какой-то не совсем физически осязаемый инструмент. Может быть, меня так учили. Есть я как тело, и есть вот эта конструкция — не очень понятно, где там я вообще? И... что туда можно дать? 

Можно играть темы, и это будет что-то умозрительное. Можно играть впечатления, тогда будет какой-то импрессионизм. А вот что у меня внутри физически — как-то я могу туда это выдать? Может ли, например, этот паттерн отражать физическое ощущение? И мне было интересно акустически поиграть, с какими-то обертонами… То есть пойти по развитию формы не нотно, а как, например, в саунд дизайне, когда у тебя есть какая-то фактура, какой-то фон. 

Плюс, конечно, я поняла, что рояль — это ещё и целая дека со струнами, с этим можно экспериментировать. Как инструмент, он не используется по максимуму. Когда я стала смотреть, кто из композиторов занимался препарированным (или подготовленным) фортепиано, это когда вкручиваются какие-то винты, заглушаются струны и т. д. — оказалось, что их было не так много. Мне интересно с этим поработать, и я пока только начала.

— Например, что ты делала?

— Я пошла простым путём. У меня есть бусы, которые я не ношу. Я их развесила на разных нотах. Плюс удары всякие по струнам. Заглушала несколько звуков. Но я понимаю, что там ещё дикое количество возможностей.

Фото из архива Ксении Фёдоровой

— Ты ведь ещё играешь на гуслях? Для Новгорода это особенно актуально… Какие у тебя гусли, откуда они?

— Я вообще плохой гусляр, я ещё только учусь. У меня, кажется, разновидность крыловидных гуслей. Их делал какой-то мастер, не удивлюсь, если новгородский, но поскольку мне их подарили, то я не знаю, кто!

— Как давно они у тебя?

— Несколько лет. Я их потихоньку включаю. Мне нравится, но я всё время ищу, чего я от них хочу. Даже настройка этих гуслей — миллион вариантов, как настроить!

Ещё в училище, у меня был дуэт с девочкой, которая играла на гуслях. И мне тогда это запало. Акустически я балдела. Особенно в зале, когда всё звенит. Она проводила в середине тему… Когда я слушала, как она играет, то думала: вот это акустическая мощь, сколько вариантов! И с тех пор хотела, чтоб у меня были гусли.

— Ты бывала в Новгороде?

Довольно давно. Очень примерно всё помню. В этот раз хочу приехать с утра, походить и обновить свои ощущения и знания, даже думаю что-то перед этим почитать. Мне на самом деле обидно, я же училась в СПбГУ на искусствоведении, и у нас было очень хорошее «Древнерусское искусство», вёл его Валентин Александрович Булкин.

— Булкин! В сети есть записи его лекций…

— Это, конечно, потрясающий преподаватель, он требовал много, и я знала, мне кажется, досконально, где там в каком соборе какой камень откуда что (смеётся), где он реально родной, а где нет. Знала планы всех школ: псковской, новгородской, владимирской и так далее. И Новгород я хорошо знала, но это было так давно… Когда ты не повторяешь, не обновляешь, то оно, конечно, уходит в какой-то бэк. Оно где-то там сидит, это хочется обновить.

Булкин, конечно, ещё и заражал как преподаватель: на его занятиях ты не мог не влюбиться в это искусство, в строгость в эту, в то, что каждая деталь — это часть конструкции, а не что-то наносное. Ты видишь конструкцию, вот она, у тебя перед глазами. И она — красива сама по себе.

Санкт-Петербург, май 2021

Беседовал Илья Попов