Режиссером-постановщиком спектакля «Рейвенскрофт» (18+) стал московский режиссер и актер Ярослав Шевалдов. Он является одним из основателей и художественным руководителем Московского драматического театра им. Сергея Есенина, а также актером в «Ведогонь-театре». Ярослав окончил ГИТИС, мастерскую Бориса Морозова, а также получил дополнительное образование (годовое повышение квалификации) в Академии кинематографического и театрального искусства Н.С. Михалкова. Он работал в Театре киноактера и в Школе драматического искусства, где, в рамках лаборатории Игоря Яцко, делал в том числе и режиссерские работы. В качестве режиссёра-эксперта был приглашён к участию в «ArtMasters-2022», а также принимал участие в режиссёрской лаборатории в рамках «Биеннале театральной режиссуры-2022».

Анна Сардановская, директор и актриса Московского драматического театра им. Сергея Есенина, в новгородском спектакле является режиссером-репетитором и хореографом. Она училась в Санкт-Петербурге, в актерской мастерской Михаила Самочко при Малом драматическом театре, работала в «Молодом театре Санкт-Петербурга», после чего уехала в Москву. Там Анна также, как и Ярослав, работала в Театре киноактера, и участвовала в лаборатории Игоря Яцко при Школе драматического искусства.

Расскажите, пожалуйста, о своем театре. Какие постановки вы делаете?

Ярослав: Московский драматический театр имени Сергея Есенина существует с 2017 года. С этого времени я в нем как режиссер поставил 11 спектаклей, четыре из которых иммерсивные. Также мы делали много иммерсивных проектов на других площадках, сотрудничаем с разными особняками в Москве, с библиотеками, которые тоже находятся в зданиях особняков, например, с «Библиотекой-читальней им. А.С. Пушкина», «Библиотекой искусств им. А.П. Боголюбова», с Домом Пашкова (Ленинской библиотекой) и другими.

Анна: Основали мы этот театр вдвоем и до сих пор им руководим. Театр расширяется, мы ездим на различные фестивали, гастроли, ставим в разных местах для разных площадок. Помимо наших спектаклей у нас еще множество проектов, как иммерсивные экскурсии, спектакли-экскурсии по библиотекам, написанные непосредственно нами.

Я правильно понимаю, что это аудиоэкскурсии с наушниками?

Ярослав: Нет. Есть ведущий-проводник, который ведет саму экскурсию. Например, у нас есть формат, когда гости движутся по эпохам. История здания: начинается все с царских времен, потом советский период, военное время, перестройка и уже наше время.

Анна: Спектакли-экскурсии — это и не экскурсии в прямом понимании, и не спектакли в прямом понимании. Это жанр, который мы создали сами. Их мы ведем вместе с нашим большим другом и коллегой Виталием Калашниковым. Это один из трех призеров-гидов по всей России, тележурналист. Вместе с ним мы, собственно, это все и придумываем. Мы это сделали для нескольких библиотек. Где-то, как правильно сказал Ярослав, мы делаем это по эпохам, где-то мы это делаем непосредственно по истории здания — в зависимости от того, что мы желаем показать.

У нас в репертуаре есть мюзикл, иммерсивные спектакли, спектакль-полифония. Это тоже жанр, которые не создал, но вычленил именно Ярослав Дмитриевич. Также у нас есть мистическая драма, психологическая драма... Каждый раз мы стараемся что-то новое находить.

Расскажите, как вы впервые побывали в Великом Новгороде?

Ярослав: С Новгородом мы познакомились на фестивале Достоевского. Мы приезжали к вам три раза. Один раз играли иммерсивный спектакль «Идиот» в Старой Руссе в Музее романа «Братья Карамазовы». Потом мы приезжали в Новгород, играли в Музее изобразительных искусств наших «КараМазовых» и в Филармонии играли спектакль «Раскольников. Между Тьмой и Светом» — это единственный не иммерсивный спектакль, который мы здесь показывали.

Анна: «КараМазовы», которых мы сюда привозили, — это драма в двух линиях. Чтобы целиком увидеть спектакль, нужно прийти на него два раза, потому что часть зрителей идет за братом Алёшей («Странники»), а вторая часть — за братом Иваном («Скептики»).

Иммерсив — это погружение зрителей в спектакль

Иммерсивный детектив, что это за жанр? Что ждет зрителей, когда они придут на спектакль?

Ярослав: Что такое иммерсив, в принципе? Это погружение людей, зрителей, гостей в особую атмосферу, где они отчасти становятся участниками всего происходящего. Это не значит, что они должны играть напрямую какую-то роль, но с ними артисты вступают в контакт, действие находится очень близко к зрителям. Во время действия зрителя могут чем-то угостить, могут с ним потанцевать, могут задать ему какой-то вопрос. 

Но есть различие. Есть, например, иммерсивные шоу, которых сейчас очень много в Москве и Петербурге. Это совсем другой формат, потому что там зритель может влиять на сюжет, он может говорить, у него могут спрашивать какой-то ответ, и в зависимости от этого дальше будет развиваться сюжет.

Здесь нет. В спектакле есть сюжет в классическом его понимании, а зритель просто к этому прикасается, он как будто становится свидетелем событий, но в очень близком формате.

При таком формате количество зрителей на спектакле сильно ограничено?

Ярослав: Да, на спектакле «Рейвенскрофт» будет всего 35 зрителей. Это зависит от ширины пространства — комнаты небольшие, но очень красивые, интерьеры интересные.

На иммерсивных спектаклях мы работаем в интерьере, нет классической сцены, мест, возвышения в зале. Зритель располагается среди пространства — где-то он сидит, где-то может сидячих мест вообще не быть, он может стоять, где-то что-то только слышит, а где-то сидит за столом среди артистов. Он максимально приближен к действию, все на расстоянии вытянутой руки.

Фото Марии Пулич

Анна: Он становится гостем дома. Участником, свидетелем событий, как вот если бы действительно семейство Рейвенскрофт пригласило бы к себе этих людей на некий прием или просто погостить, как в гости приглашали раньше. И вот люди смотрят, живут жизнью этого дома.

Ярослав: У нас они участвуют, как некоего рода свидетели-понятые, потому что ведется расследование криминального дела. Инспектор приглашает их в поместье, чтобы они непосредственно могли запомнить чьи-то показания, использовать их в своем рапорте. То есть, чтобы они, если мы думаем наперед, потом могли свидетельствовать на суде.

Анна: Нужно четко различать. Это не квест, не интерактив. Это именно спектакль с профессиональными актерами, которые абсолютно вживаются в свои роли. Зритель лишь прикасается к действию. У нас разрушается четвертая стена (между сценой и зрительным залом, прим. ред.), но зрителям не дают роли, не дают играть, говорить, а только погрузиться, чтобы не просто смотреть со стороны, а оказаться внутри действия.

Ярослав: Погружение, естественно, начинается уже со входа. Вас встречают, конечно, не просто администраторы и контролеры, но и персонажи сразу у порога.

Анна: По задумке, дом живет своей жизнью. То есть, служанка пронесла кофе, кто-то из домочадцев выглянул из своей комнаты... От того, что пришли гости, дом не перестает жить.

Ярослав: Да, когда приходят зрители, там уже что-то происходит, уже играет какая-то музыка, раздаются шумы, скрипы, определенный свет — все пространство уже чем-то заполняется, оживает.

В какую эпоху происходит действие?

Ярослав: В начале XX века, время действия пьесы — 1905 год. Конечно, мы не пытались историю  полностью повторить, есть своего рода стилизация, чтобы история была более вневременной. Но зрителей ждет соприкосновение с эпохой, во-первых, по социальным статусам персонажей. Это тут есть и сохраняется.

Расскажите вкратце о пьесе, пожалуйста. Что там происходит?

Ярослав: У нас история будет мистическая. С одной стороны, это детектив, что естественно означает присутствие смерти в этой пьесе. Появляются не просто бытовые материи и взаимодействие персонажей, но мы слышим и метафизические явления, призраки умерших людей живут среди персонажей, являя себя, давая отголоски, где-то появляясь какими-то звуками.

Это пьеса американского драматурга Дона Нигро. Автор с очень большой библиографией, у него несколько сотен пьес.

Анна: Он даже писал про Пушкина, Хроники у него также имеются, то есть он пишет не только детективы. А вообще, о нашем персонаже, инспекторе Раффинге, есть целый цикл пьес. Та, которую увидят зрители, — это только часть из цикла про этого персонажа.

Ярослав: Изначально у переводчика пьеса называется (Виктор Вебер перевел ее) «Пять жар-птиц в поместье ворона». Рейвенскрофт — это в переводе с английского означает «поместье ворона».

Сюжет, если вкратце: в поместье происходит то ли убийство, то ли несчастный случай — смерть. Инспектора из Лондона присылают, чтобы он с этим разобрался. В доме находится пять женщин разных социальных статусов — слуги и хозяева, гувернантки. А умер мужчина. Естественно, выясняются отношения, которые были внутри семьи, всплывают скелеты в шкафу.

Анна: Кто-то что-то узнает, и полностью меняется ход сюжета. Поворотов там много.

Ярослав: Этот детектив наполнен искрометным юмором. За счет пространства, которое помогает играть, действие в какие-то моменты становится еще ярче, удается это использовать в пользу материала.

Анна: Еще будут различные пластические воплощения и призраков, и ситуаций. То есть тут такой синтез всего.

Зритель сразу заметит, если актер соврет

У актеров новгородского театра не было опыта участия в подобных поставках. Как вам работается? Как труппа воспринимает новый жанр?

Анна: Актеры очень открыты. И это прекрасно, потому что не всегда встречаешь открытость к чему-то новому. А тут актеры, оказывается, даже помнят спектакли, которые мы привозили, хотя, казалось бы, это было давно. Для них это стало ярким впечатлением и им интересно поучаствовать — все спрашивают, что мы репетируем и как.

Конечно, в иммерсивном спектакле есть другое существование, потому что обычно есть сцена и зритель. Актеры далеко от зрителя, соответственно, в нашем жанре нужно немного «прибирать», иначе эмоция будет форсированной. А тут нужна максимальная правда, то есть существование персонажа должно быть абсолютно искренним. Я сижу на расстоянии вытянутой руки от вас и замечу, если вы соврете. Тут то же самое — зритель сразу заметит, если актер соврет. 

В работе приходится какие-то моменты сглаживать. Например, голоса актеров громкие, натренированные на большую сцену, а здесь пространства камерные и голос «пробивает» прямо. Но надо отметить, что все работают с большим интересом и отдачей. Я думаю, у нас получается.

Ярослав: Все очень трепетно отнеслись и к материалу, и к самому формату. Для них это новая ступень.

Анна: Конечно, на репетициях мы говорим: «Мы зрители». Они спрашивают: «А вдруг кто-то начнет что-то делать? Вдруг вам начнут отвечать?»

Ярослав: Это такой формат, который ты до конца сможешь прочувствовать, только когда ты уже первый раз сыграл, увидел живых людей, которые сидят, а не пустые стулья, не режиссеров. Все равно на репетициях для них пока что — классическая система «режиссер-артисты». Они что в театральном зале видят сидящего режиссера, что здесь на стуле в интерьере. Для них разница пока не особо понятна. Но когда артисты столкнутся с реальными зрителями, конечно, после такого будут сделаны выводы, дополнительная работа должна быть проведена.

Анна: Конечно, для артистов это новые эмоции, что-то абсолютно другое. Нужно играть и при этом нужно жить. Ситуация немножко как на арене — стулья поставлены по бокам, не будет четкого зонирования, где сидят зрители и где играют артисты. Люди будут сидеть сзади, сбоку. Артисты должны в этом суметь раствориться, но при этом удержать зрителя, потому что если дать зрителю свободу, то зритель начнет играть.

Ярослав: В чем еще интерес. У каких-то персонажей спектакля одна позиция, они хотят перетянуть зрителя на свою сторону. У инспектора другая позиция, он хочет, чтобы они его точку зрения приняли. Поэтому каждый зритель еще и этим участвует в происходящем. В какой-то момент каждый задумывается: «Я верю этому персонажу или другому?» Начинается внутренняя дилемма.

Анна: А для артистов это целое поле для работы. Тут можно где-нибудь подмигнуть, повернуться, посмотреть — то есть сделать то, что мы на сцене никогда не можем сделать. Как говорят: «Твою прекрасную игру глазами никогда не видно». А тут как раз это видно. Любой мелочью можно тронуть зрителя, а он поймет больше, чем даже персонаж.

Фото Марии Пулич

Ярослав: Такие иммерсивные спектакли интересно смотреть по несколько раз, потому что каждый раз это очень живой процесс. В зависимости от того, в какой точке ты оказался на площадке, очень многое меняется. Угол зрения становится другим. Какие-то вещи может увидеть только одна часть зрителей, какие-то — другая.

Анна: В нашем московском спектакле «Шерлок Холмс. Собака Баскервилей» (это тоже иммерсивный детектив) есть персонаж Бэрил. В одной из сцен, если сидишь сбоку, ты видишь просто то, как завтракаю люди, а если сидеть с другой стороны, то в какой-то момент Бэрил кидает под стол платок, чтобы потом туда вернуться. Зрители, которые сидели сбоку, не понимают, как платок оказался там, но зрители, которые были сзади, видели, что когда она начала нервничать, она специально обронила платок, чтобы был повод вернуться. То есть картина создается разная.

К костюмам в таких спектаклях другие требования?

Ярослав: Конечно, они должны быть более детальными, чтобы вблизи выглядеть хорошо. Сценический костюм может быть спереди нарядным, а сзади мы не видим его. А тут трехмерный объем, зрители видят все со всех сторон и крупным планом. Какое-то живое кино у нас даже получается.

Анна: У нас с художником Марией (художник-постановщик Мария Смирнова-Несвицкая, прим. ред.) получаются очень интересные образы. Она полностью погрузилась в историю, а артисты с готовностью это приняли.

приходя на иммерсивный спектакль, нужно быть к нему готовым

Новгородской публике будет очень интересно увидеть такой спектакль...

Анна: Вы уведите для себя артистов в другом качестве. Возможно, артист о котором вы думали, что он хороший и все, вблизи вас так тронет, что вы подумаете: «Надо же, как он раскрылся». Например, у нас есть роль вообще без слов. Но то, как артист ее воплощает, как он ее проживает, и близость нахождения со зрителем — это очень трогает.

Ярослав: Ну конечно, когда идешь на такой спектакль, нужно внутренне быть к нему готовым и расположенным. Зрители бывают разные — некоторые уже готовы к игре, а некоторых долго приходится затягивать. Когда в зале присутствуют и те и те — это нормально, потому что одни подтягиваются к другим, а жизнь постепенно закручивается. А бывает, иногда приходят люди, совершенно не готовые, даже не знающие, на что они пришли. Тогда возникает стена в привычном понимании. 

Все равно, в театре есть четвертая стена, зрителям и актерам комфортно отдельно. Если возникает контакт, хорошо. А тут он должен возникнуть, иначе спектакль не получается.

Анна: И поэтому приходится их «пробивать». Мы пользуемся таким понятием «пробить зрителя», когда он сидит отгорожено, и ты его «пробиваешь», а потом в какой-то момент он подключается, и ты думаешь: «Получилось». Когда зрители приходят со словами: «Ну вот эти ваши новомодные иммерсивные театры и спектакли»... А потом ты этого человека перетягиваешь на свою сторону, «пробиваешь» его, и он уходит и думает, что придет еще. Людям иногда кажется, что это все новое, хотя иммерсивный театр существует очень давно. Мы далеко не первые и, я уверенна, далеко не последние.

Ярослав: Сейчас это стало называться таким термином, раньше не было этого термина. Но в принципе, два артиста на площади на коврике — это тоже своего рода иммерсивный театр.

Понятие «иммерсив» включает в себя многое. Это такой синтез и театра в классическом понимании, и бродилки, и взаимодействия.

Анна: Тут можно петь. Например, у нас есть иммерсивно-музыкальный спектакль «12 СтУлЬеВ». Там мы и поем, и танцуем, и переходим, и играем. Это карусель всего. И в этой смеси искусств нужно быть абсолютно естественным. А в мюзикле... Или даже здесь, в Рейвенскрофте, когда артистам нужно танцевать, как сделать так, чтобы это было естественно? То есть это надо прямо внедрить в спектакль.

Сколько помещений задействовано в спектакле?

Ярослав: Пять локаций с лестницей.

Фото Марии Пулич

Чья была инициатива поставить такой спектакль в Новгороде?

Ярослав: Арт-директор театра драмы Сергей Козлов обсуждал наши спектакли как театральный критик, когда мы приезжали на фестиваль (Международный театральный фестиваль Ф.М. Достоевского, прим. ред.), его эта история зацепила. Ему понравилось наше направление, то, в каком ключе мы работаем. Поэтому мы еще в начале весны или даже в конце зимы начали переговоры, я ознакомился с материалом. Думал над тем, как все можно немного сократить, потому что хотелось, чтобы история была динамичной. Спектакль будет идти 1 час 50 минут с антрактом, может быть, максимум, два часа.

В этот раз хронометраж не очень долгий, хотя в Москве наши спектакли идут даже четыре часа, три с половиной, и зритель не устает, за счет переходов, смены обстановки он все больше и больше втягивается.

Сколько времени зрителю комфортно на иммерсивном спектакле?

Анна: По отзывам, которые мы получаем, наши зрители говорят, что четыре часа им было мало, хотелось еще. Это все за счет погружения в материал. Зритель сейчас тяготеет к длинным формам в Москве, мы сами ходим на такие спектакли, «Война и мир» Туминаса (Римас Туминас, режиссер, прим. ред.) чего только стоит. Также и у нас есть мистическая драма «Герой нашего времени?», которая тоже идет три с половиной часа. Есть возможность проработать детали в таком формате.

А здесь мы хотели добиться стремительности сюжета...

Ярослав: Детектив — это все время интрига сюжета, которая должна развиваться, к чему-то вести, кульминация, взрыв. Вот здесь за счет сокращений и ёмкости нам удается, и зрители это увидят, достичь яркой истории, на которую, может быть, захочется прийти не один раз.

Как вы думаете, удастся по-хорошему удивить новгородскую публику?

Анна: Я думаю, что Сергей, пригласив нас, опирался на отзывы новгородцев, которых было много после наших иммерсивных спектаклей. 

Вот такая интересная ситуация: когда мы репетировали, кто-то из сотрудников сказал, что несколько лет назад был на иммерсивном спектакле по «Карамазовым» и ходил за линией Алёши. Вот, говорит, бы поставили эти ребята. А я ответила, что мы как раз и есть эти люди, это был наш спектакль.

Одно дело, когда привозят спектакль, а хочется, чтобы и у себя что-то было. Я думаю, такой формат будет интересен.

Ярослав: Тем более, есть пространство, от которого можно оттолкнуться. 

Иммерсивные театры всегда отталкиваются от пространства. Когда мы начинали создавать наш театр в Москве, все пошло от того, что была усадьба Струйских, недалеко от станции метро Курская, где мы познакомились с хозяином. Он предложил в главном зале делать спектакли, концерты и прочее. А когда мы начали там работать, то подумали, что можно задействовать всю усадьбу. От этого все и пошло. Пространство в иммерсивном театре — это тоже участник.

Как вы оцениваете пространство, в котором работаете в Новгороде?

Анна: Во-первых, здесь очень красиво. Театр рождается в эстетике. А тут очень здорово. В театре всегда условно картонные декорации, пенопластовый торт и прочее. А здесь такого не может быть — настоящий диван, настоящие стены, натуральная лепнина, свет, настоящая еда. В этом больше жизни.

Ярослав: Театр для меня лично — это жизнь, но немного «над», жизнь над жизнью.

***

Добавим, премьера спектакля «Рейвенскрофт» состоится в Новгородской филармонии 18 июня в 16:00 и 20:00. Билеты можно купить на сайте театра, в кассе филармонии и в ТЦ «Мармелад». Спектакль предназначен для зрителей старше 18 лет.