15 сентября 2014 года
Светлана Орлова, 18 лет, студентка Северо-западного государственного медицинского университета им. И. И. Мечникова
В пятом классе я стала заниматься скаутингом и ездить в скаутские лагеря. Это увлечение дало мне хорошую подготовку для выживания в лесных условиях. Во время учебы в школе узнала про существования поискового отряда, в который я очень мечтала попасть, но никогда не думала, что это произойдет. Но после окончания девятого класса командир отряда пригласила меня в «Рубин».
Когда я приехала на первую свою Вахту, я не думала, что все сложится именно так. Я понимала, что столкнусь с множеством трудностей, и поэтому не рассчитывала на то, что это так захватит. Оказалось, что скаутинг и «Долина» очень сильно отличаются друг от друга. Первое — это хобби, которое в большей степени направлено на воспитание.
А «Долина» — это образ жизни. В нее приходят с пониманием и осознанием. И лично мне, совершенно не нужно, чтобы поиск мне что-то давал. Я просто хочу этим заниматься, и мне это нравится.
Елена Пахомова, 38 лет, руководитель департамента по корпоративной культуре
В 2005 году от работы я поехала в поисковую экспедицию в составе Старорусского поискового отряда «Рубин» быть ответственной за жизнь и здоровье детей, которые ходили к нам в центр дополнительного образования. Я знала о том, что такое движение существует очень давно, но как-то съездить не удавалось. В тот год Вахта Памяти проходила на территории Волотовского района.
Первые впечатления от происходящего повергли в шок. У нас не было практически никакого материального обеспечения. Мы даже представить себе не могли, какие вещи нам понадобятся. Работа организована не была. Да и погодные условия подвели. Заболели все. По правде, мы были брошены на голое поле с банкой кильки в томате. После пережитого остались не многие. Спустя девять лет от того состава на Вахты приезжают всего три человека, считая меня. Хотя сейчас условия значительно изменились.
Сейчас для меня поиск — это, прежде всего, коллектив. Молодежь, друзья и общение, от которого ты получаешь моральное удовлетворение. В лесу городская рутина и обыденность уходят на второй план. Это хобби, однако в течение долгих лет это было еще и направлением моей работы. Я вижу смысл в воспитании молодежи, которая туда попадает, в воспитании у них патриотичных чувств. Для меня самой участие в поисковой экспедиции дает очень многое. Я ощущаю гордость за причастность к этой деятельности, за возвращение имен и людей.
Часто слышу вопрос о деньгах, которые мне за это платят. Улыбаясь, отвечаю, что все построено исключительно на альтруистических началах. Бывает, что меня не понимают. Хотя в большинстве случаев относятся к этому занятию с интересом и уважением.
Михаил Колесников, 27 лет, инженер
Я поехал в «Долину» однажды, и моя поездка затянулась на много лет. Мое знакомство с поисковой экспедицией произошло чисто случайно, можно сказать неосознанно. Я учился в 8-м классе, и мне было всего 14 лет. Услышал в школе, что существует подобная организация. Тогда у нас рисовали стенгазеты, проводили встречи, в общем, занимались пропагандой. Решение поучаствовать пришло не сразу. Повлияли рассказы друга: они были полны положительных впечатлений о поиске.
Сейчас довольно сложно сказать, зачем я туда хожу. Трачу свое свободное время, свой кровный отпуск. Условия там не на высшем уровне. Да и отдыхом это вряд ли назовешь. Иногда сил хватает только-только, чтобы вернуться в лагерь. Весь в грязи, делаешь над собой усилие, чтобы умыться и переодеться. Однако в лесу отдыхаешь морально. Это именно то, что необходимо. Конечно же, не последнюю роль здесь играет и коллектив. Я всегда очень рад видеть тех людей, с которыми мы многое пережили. В каком-то смысле это хобби, оно дает возможность подробнее изучать историю, оружие, технику, позволяет самовыражаться.
Однако существует ощутимая грань между хобби и чем-то большим. Ведь поиск, он не только для себя, но и для людей, которые до сих пор надеются найти своих родных, а также для самих погибших. Причем погибших героически. Большое дело — пойти на войну.
Но есть и такие, кто к поиску относятся отрицательно. Аргументируют это тем, что солдат не стоит тревожить. У меня другая позиция. По христианским традициям человек считается похороненным, когда поднят на руки. И мы поднимаем.
Светлана Орлова, 50 лет, заведующая залом Воинской Славы
При новгородском райкоме существовало объединение поисковых отрядов, где было много моих знакомых, которые рассказывали мне, как это интересно. У меня появилось желание, и осенью 89-го года состоялась моя первая Вахта.
Удивление вызвало то, что очень много людей, абсолютно разных, собираются в лесу и живут совершенно неустроенной бытовой жизнью, но не обращают на это никакого внимания. Живут своими идеями. Еще один момент, который я для себя отметила, возник, когда мы поднимали погибших солдат. Рядом с бойцами находились их личные вещи. Причем лежали они рассыпанными совсем на поверхности, словно только-только их кто-то потерял. Обозначилось некое непонимание. Ведь все наше детство война нам представлялась в качестве героического события, где смерть была поэтизирована. Понятие о погибших и пропавших без вести существовало как единичное явление. А тут у нас под Новгородом лежат тысячи непохороненных солдат. Для меня это стало открытием.
Поиск — это множество очень важных вещей. Это часть моего мировоззрения, часть моего отношения к жизни и истории. Это в том числе и люди, с которыми мне интересно общаться, встречаться и работать. Хоть это звучит очень громко, но это еще и долг перед страной, часть реализации моего долга. Возможно, для кого-то это хобби, сродни рыбалке или охоте. В моем случае это больше, чем просто увлечение.
Бывали единичные случаи, что окружающим не нравилось мое занятие. В частности, к ним относился мой дед. Он был человеком пожилым, и в его понимании это было пятно на нашей армии. Он пытался доказать, что у них не было непохороненных солдат. Но практически все мои знакомые относятся к этой деятельности с уважением, понимая, что даже через 70 лет после войны это дело, которое не выполнено государством. Возможно, в чем-то правы те, кто считает, что погибших солдат тревожить не стоит. Однако я много раз встречалась с родственниками, которые получали известия, что их отец или прадед найдены.
Одной такой встречи достаточно, чтобы понять все. «Это нужно не мертвым, это нужно живым». Живым, которые имеют кровную связь, а прежде всего, наверное, всем нам, чтобы не чувствовать себя виноватыми перед людьми, которые погибали за нас.
Игорь Кун, 44 года, электромонтер
В поисковом движении я около 38 лет. Но когда тебе шесть, ты, естественно еще толком ничего не осознаешь. Немного позже, когда я учился в училище, мы с одногруппниками собрали команду в 25 человек, из которых потом в поиске остались только четыре. Был большой отсев. Дело в том, что в те годы все вещи носились на себе: продукты, тяжелые брезентовые палатки, личные принадлежности. А расстояния проходили не маленькие. Плюс ко всему постоянно лил дождь.
Иногда просыпаешься утром, а у тебя только голова сухая из воды торчит. Вылезаешь — холодно. И опять обратно в воду. Сложность была еще в том, что на тот момент карт не было. Местность изучали сами. Многие подобного не выдерживали. Сейчас поиск — действительно образ жизни. Причем не расценивайте это как громкие слова.
Практические каждые выходные я в лесу. Дома — работа с архивами. Да и не только дома. Иногда приходится выезжать, к примеру, в Подольск. Очень многие окружающие против того, что я этим занимаюсь. Меня даже на работе просили прекратить ездить в лес. Однако с этим не завязать при всем желании. Я так живу, и в этом весь я.
Игорь Баранов, 34 года, начальник отдела снабжения
Мой дед участвовал в Великой Отечественной войне. И в детстве я очень много времени проводил у него в деревне. Она располагалась именно там, где проходили боевые действия. Поэтому леса всегда были наполнены касками, штыками, разнообразными военными артефактами. И мне, как и любому мальчишке, было интересно в этом разбираться. Вероятнее всего, именно из-за такого детства у меня, уже в более сознательном возрасте, появился интерес к военной истории. Но до того как я попал в поиск, он был всего лишь теоретическим.
Проводником в мир «практической поискологии» стал мой старый товарищ. Я часто бывал у него в гостях, где видел различные вещи, от которых веяло прошлым. Каждый раз он приглашал меня поехать с ним. Но действенным это стало лишь тогда, когда провести Вахту собрались недалеко от тех мест, где жил мой отец и дед. И я решился участвовать в Вахте. Для меня слово поиск носит более широкий смысл. Это поиск не только останков погибших, медальонов, личных вещей, которые могут помочь опознать и найти родственников солдата.
Это поиск себя, истины, какой-то идеи. Мне кажется, что именно в условиях поисковой работы, встречаясь с какими-то трудностями, бытовыми и не только, находясь в местах, где шли бои, и ощущая атмосферу времени, ты начинаешь более целостно осознавать этот смысл.
Отшелушивается все лишнее. Комфорт заменяется чем-то большим. Скудно в материальном плане, зато богато в духовном. Чем жестче условия, тем больше возможность задуматься о самом главном. И это главное — у каждого свое.