Алёна: Это был абсолютно обычный день. Утром мы с мамой делали каркасы для кукол, потом съездили и сдали куколок в галерею, спустились в метро и забежали в этот вагон. Тут хлопок, вспышка. Свет погас, и все упали. И я вижу, что вагон рушится, и это до такой степени в голове не укладывается, что ты руками его пытаешься собрать. Видимо попала какая-то арматурина, у меня потом был сильный порез на руке. В СМИ распространяют информацию о том, что мать прикрыла дочь. Это было невозможно физически. Это одна секунда. Там никто ничего не успел сообразить. Удар был с моей стороны, но я каким-то чудесным образом осталась жива.

У меня сначала было такое ощущение, что просто от каблуков болят ноги. Я была уверена, что меня сейчас в больницу привезут и отпустят, и будет всё нормально. Люди вокруг очень быстро разбежались, стояли человек десять, которые снимали на телефоны. Это очень сильно раздражало. Видимо, они были просто в шоке. Была такая беспомощность, и ты понимаешь, что ничего не можешь сделать. Как маму перенести? А вдруг её нельзя поднимать.

Алёна и её мама Ирина Медянцева

— Когда пришла помощь?

Алёна: Время шло очень медленно. Спустилась медсестра с чемоданчиком, ошарашенная, не знала к кому подбежать. Потом прибежали какие-то мужчины, они были в обычной одежде, погрузили на носилки маму. Я за ними бежала и только тогда почувствовала боль в ноге.

Мы поднялись наверх. В одну скорую положили, там сидит водитель. Врачей нет, и говорит — я не могу никуда везти без врачей. Я вокруг этой скорой давай бегать и кричать. Прибежал врач, он не может ничего без медсестёр. Посмотрел на неё и говорит: «Она уходит». А я до последнего говорила, что всё будет хорошо. В итоге по пробкам нам было не выехать оттуда.

— Когда вы вообще поняли, что произошло?

Алёна: Когда из хирургического отделения перевели в палату. Когда родителей увидела, своего мужа и сестру. У моей мамы большая семья на Урале в Пермской области, у неё 10 человек родных. И они практически все приехали.

— Как проходило лечение?

Станислав: В больнице было особое отношение.

Алёна: Было даже такое, что какие-то медикаменты приносили. Видимо кто-то передавал. Для перевязки доставали какие-то серебряные штучки и медсёстры говорили: «Ой, мы такого даже не видели никогда».

— Какая помощь вам была оказана?

Алёна: Государство несёт ответственность и сейчас очень правильно делает, что помогает.

Станислав: Ну как помогает?

Алёна: Выплаты идут всем пострадавшим. Новгородская область очень быстро сработала.

Станислав: По телевизору говорили, что всех на реабилитацию в Крым отправят. Нет этого. Почему нас вообще выписали из Мариинской больницы 19 числа? Там не хватает мест. Люди лежат в коридорах. Это хирургическое отделение. Капельницы ставят прямо в коридорах. Было очень тяжёлое моральное состояние. Привозят бабушку. Она весит килограмм 25. Кости обтянутые кожей. Дочь её две пробки воды ей залила, памперс поменяла, всё кинула и убежала. А бабушка лежит и по нарастающей кричит «Таня, Таня!». Мы пошли к врачам. Врач смотрит, что мест нет и говорит — вещи собирайте и езжайте домой.

Алёна: Мне уже капельницы не ставили.

Станислав: Приезжаем мы в Новгород. Позвонили сначала в областную больницу. Там говорят — мы вам ничем помочь не можем. Позвонили в «Азот», говорят, приходите к участковому, посидите в очереди. Я говорю, мы ходить не можем. Прислали участкового на дом, она приехала с огромными глазами: «Правда, вы, в том самом вагоне?». Она 10-15 минут осмотр сделала, а потом про теракт спрашивала. Посмотрела рекомендации от Мариинской больницы — там ЛФК, невропатолог, специалисты различные. Она читает и говорит:«Этого у нас нет. Через две недели я вам могу взять талончик на рентген». Это то, чем помогла новгородская медицина.

— Новгородские власти самостоятельно с вами не связывались?

Ирина Медянцева

Станислав: Нет. Утром после теракта пришли сотрудники полиции и МЧС, записали телефоны. В Мариинской больнице врачи очень хорошо относились, если было бы везде так, то у нас люди бы жили по 100 лет. Там ещё атаковывали журналисты. Журналистка с Пятого канала помогла. Нужно было купить редкое лекарство, у меня сел телефон. Она достала планшет и все сетевые аптеки обзвонила, нашла лекарство. Потратила час своего времени. А были журналисты, которые говорили — покажите какую-нибудь эмоцию. Грубо говоря, заплачьте на камеру.

— У вас есть злость к тем, кто организовал теракт?

Алёна: Первое время я считала, что террористы сволочи. Сейчас я не смотрю никаких расследований, не слежу за событиями, понимаю, что…

Станислав: Мы не злые люди.

Алёна: Это не имеет смысла. Если даже и был этот мальчик, он, может, был как курьер. Новостям я не верю.

— Вы не верите, что человек осознанно мог такое совершить?

Алёна: Может и мог, но для меня это ничего не изменит. Это не вернёт мою маму, не вернёт мою прошлую жизнь. Мы как во сне сейчас. На нас свалилась какая-то известность. Где-то позитивная. Где-то очень негативная.

Станислав: Если люди, которые говорят, что мы актёры.

Алёна: Что мы продали свою маму. Что теракта вообще не было. Это пишут нам в личку. Спрашивают, сколько нам за это денег заплатили. Кем нужно быть, чтобы придумать это всё? Мне кажется, эти люди страшнее террористов. Кто до сих пор ковыряется в чужих смертях и пытается к родственникам залезть.

Алёна Медянцева и Станислав Антипенко

Станислав: Мы предлагали таким людям прийти в больницу, и никто не пришёл. Хотя приходило много людей — дарили цветы, фрукты, книги. Одна девушка из колледжа передала свою поделку. И после этого злиться? Хороших людей больше в этой жизни.

— Как изменилась ваша жизнь?

Алёна: Вытрясли душу. У меня родители 20 лет строили очень хорошую семью, но между ними не было счастья. Последние девять лет они нашли вторые половинки и были счастливы. Мама с мужем недавно купили квартиру в пригороде Питера. За день до теракта мы ехали, и мама говорила: «Это наша речка, это наша церквушка, это наши поля, это наши коровы, а это наше кладбище». Сейчас пришло понимание, что нужно ценить любую секунду. Всё может рухнуть в любой момент.