Цветков Евгений Иванович. 87 лет. Сапер.

Когда немцы заняли нашу деревню, нас вместе с пленными на дороге заставили работать, снег убирать. И я партизанам сообщал: какие части проходят, какого назначения. Таким образом, побыл подпольщиком в партизанском отряде.

Немцы хранили снаряды, а мы головки у снарядов снимали и уносили. А без них они не взорвутся. И вот когда они отступали, ящики со снарядами заложили под мост, чтобы, русских подорвать. Но благодаря нам дорога оказалась цела.

Уходя, фрицы сожгли всю деревню. Всю деревню дотла. И бани, и солому, и сено. Только картошка, что лежала в подвале, осталась. Вот картошку печеную и ели.

До призывного пункта прошли с отцом километров 100 пешком. Призвали нас в начале 44-го. Шинель мне выдали всю в заплатках. Ношеная, ношеная, переношенная. Наверное, с убитого сняли, и мне. Светится, как занавеска. Ботинки дали американские и тонкие портянки. А начало марта, еще снега много — ноги всегда мокрые были.

Батя у меня воевал два месяца. Когда мне дошло письмо от матери о похоронке на отца, зашел я в сарай, выплакался. Прямо рыдал. Мне так было жалко отца. А брат мой после партизан, считается, навык большой. Его сразу под Нарву, с танковым пулеметом. А он его в жизни не держал никогда. Первая атака. Попал снаряд. Ногу отняло по самое некуда, и рука в двух местах. Что он навоевался? Всего сутки. В атаку больше двух раз не ходят.

Первую мину когда разминировал, чуть в штаны не напустил. Вот как страшно было. Клевер по колено, а немец мины эти еще осенью ставил, когда травы не было. Все просело, и стойку у мины не видно, одни усики только. И вот начал общупывать свой участок. Траву, как волосы, между пальцами пропускал. Долго не находил. Потом нашел, и шепотом (немец-то близко) радостно закричал соседу: «Вовкин, я нашел!».

Сапер рискует своей жизнью всегда. Как-то наши части заняли участок, а впереди — рожь. И командование боялось, нет ли там мин. И, конечно, послали нас. Представляете себе: ночь, хоть глаз выколи, как мины-то искать! И мы оббегали все поле туда-обратно. Не подорвались, значит, нету мин.

Зубову гору под Ростовом никак не могли взять. Она высокая: 15 километров обзор имеет. И немецкие доты во все стороны. Командование решило вместо нормальных бойцов послать туда штрафников. А мне приказали сопроводить. Как нас обстреливали с той горы! И ни стоять, ни лежать, ни укрыться нельзя. Надо идти вперед. Из 190 человек нас осталось 7. А немцы все-таки отступили, даже пушку бросили. За этот подвиг я получил свой первый орден — Славы третий степени — и звание ефрейтор. То есть старший солдат.

Контузию получил, когда ехал на танке Т-34. Впереди, рядом с башней, — место сапера. Держусь за скобу, качает из стороны в строну, и длинным щупом впереди все прощупываю. И в это время мина прямо в башню танка попала. Всех их ранило. А меня с танка откинуло. В себя когда пришел, ни танков, ни людей, никого. Встал, пошел, нашел санинструктора, осмотрели меня на сотрясение. Да и пошел дальше в наступление.

Как-то налетели на нас наши же самолеты. И по нам так хорошо «Би-би». Да так прицельно. «Старшина, — кричим, — где простынь? Расстилай, сигнализируй, что свои». Слава богу, все живы остались.

За «языком» очень часто ходили, как на работу. Как только сумерки, мы уходим. И так каждый день. Вот ползу я раз впереди. С проволокой провозился долго. А наши ножницы, как назло, на всю округу слышно, как они щелкают. И немцы нас приметили, стали гранатами забрасывать. Мы побежали, я схватился: моих разведчиков уже нет. Но бежать надо. А ноги так обморозил, пока лежал, что бежать не мог. Лег опять, отогрелись маленько, и опять вперед.

В саперы никто не шел. Даже из пехоты. Нас с товарищем командир заманивал мешком сухарей, ведь с едой плохо было тогда. Когда демобилизовался, предлагали остаться. Но я уже столько наразминировался, больше не хочу.

Дальше